Когда Япония находилась на вершине своего послевоенного экономического чуда, председатель Sony Морита Акио и министр транспорта Японии Исихара Синтаро обнародовали манифест. Опубликованный в 1989 году документ содержал пророчество, благодаря которому он стал бестселлером внутри страны и попал в руки обеспокоенных сотрудников ЦРУ.
Авторы манифеста отмечали, что американская и советская сверхдержавы того времени стали «зависеть от инициативы японского народа» в разработке новых технологий, примером чему служило лидирующее в мире производство полупроводниковых чипов. По мнению Мориты и Исихары, это означало «конец лидерства белых» и наступление «новой эры» под руководством японского технологического превосходства.
Но стоит перенестись в наше время, и высокотехнологичный имидж Японии начинает стираться. Как выражается New York Times: «Японии необходимо обновить своё программное обеспечение». Пожилых министров информационных технологий страны часто высмеивают за неспособность поддерживать функционирующий сайт министерства или неумение пользоваться USB-флеш-накопителями. Япония, похоже, отстаёт в глобальной гонке по оцифровке, несмотря на то, что является родиной Panasonic и Mitsubishi, поездов-пуль и неоновых огней.
И как нельзя лучше это видно на примере продолжающегося романа страны с факсимильным аппаратом. Эта технология XX века всё ещё используется во многих японских офисах, где по-прежнему настаивают на использовании бумажных документах с личными печатями ханко. Но вместо того, чтобы спрашивать, почему японские предприятия терпеливо стоят у своих жужжащих факсов, возможно, нам следует спросить: почему мы находим это таким удивительным? Почему представления, связывающие Японию с высокими технологиями, так упорно сохраняются, несмотря на прямые доказательства обратного?
Очевидным виновником является «техно-ориентализм». Одним из значений термина «ориентализм» была «романтизация Востока в глазах Запада как места экзотики и мистической мудрости». Бурно развивающаяся в Японии микроэлектронная промышленность стала поводом для новых фантазий востоковедов: техно-ориентализм, или идея о том, что Восток может представлять экзотическое, научно-техническое будущее. Вспомните, как освещённый неоном Токио стал примером для эстетики «Бегущего по лезвию».
Японская идентичность
Неслучайно, когда Морита и Исихара в 1989 году говорили о подъёме Японии, они сформулировали его как «конец современности, разработанной белыми». Япония вошла в современный международный порядок в 1853 году, глядя в стволы пушек американских «чёрных кораблей». Ведя переговоры об открытии страны, западные имперские державы внушили Японии свою подавляющую мощь, подкреплённую идеологией доминирования, основанного на технологии.
В ответ на это технологическое развитие стало краеугольным камнем национальной программы Японии. Повсюду звучали лозунги вроде おいつけ おいこせ! оицукэ оикосэ! «догнать и перегнать!». Японцы сосредоточились на создании отечественной промышленности, инфраструктуры и военного потенциала, которые в конечном итоге обеспечили бы Японии паритет с Западом или даже превосходство над ним.
Такой «технонационализм» также послужил основополагающим мотивом для имперской экспансии Японии. К концу 1930-х годов японские инженеры называли свою работу в марионеточном государстве Маньчжоу-Го (территория, охватывавшая Северо-Восточный Китай и часть России) 技術報国 гидзюцу хо:коку, или «служение стране посредством технологий».
Одно из самых ранних и значительных вложений Японии в факсимильную связь произошло в 1936 году по случаю Берлинских Олимпийских игр того года. Между Токио и Берлином была создана телефотографическая сеть для передачи не только фотографий с соревнований, но и иллюстрированного фотописьма от Гитлера в компанию Nippon Electric.
Вскоре после этого, в 1941 году, Японское агентство планирования изложило видение того, как японская инженерия в сочетании с сырьём из азиатских стран может создать автономную зону, свободную от господства западных технологий. Предвосхищая слова Мориты и Исихары полвека спустя, это видение «нового порядка» пересекалось с более широкими дебатами военного времени о том, как Япония может «преодолеть современность» – то есть победить Запад.
Реальность кусается
Эта национальная фантазия, проекция того, какой Япония может или должна стать на уровне государства и промышленности, сохранялась вплоть до 1980-х годов, когда Япония достигла технологического подъёма. Как раз в то время, когда факсимильный аппарат переживал свой расцвет.
Но послевоенный «пузырь изобилия» лопнул. В Потерянное десятилетие 1990-х годов экономика Японии вступила в рецессию, а затем сократилась. Стареющее население, заметное гендерное неравенство и неравенство в доходах стали предметом ежедневных заголовков газет. С этой точки зрения медленная цифровизация является лишь одним из показателей общего недомогания, охватившего страну после окончания её экономического чуда. Тем не менее, даже когда разрыв между фантазией и реальностью увеличивался, образ высокотехнологичной Японии оставался неотъемлемой частью народного воображения.
Устойчивость этого образа перед лицом противоречивых свидетельств не так удивительна, учитывая, что технологическое превосходство было основополагающей частью японской национальной идентичности на протяжении более чем ста лет. Если любовная связь Японии с факсом и говорит нам о чём-то, то не столько о том, что Япония погрязла в доцифровом прошлом, сколько о том, что эпоха, когда Япония определяла своё отношение к современности через передовые технологии, подходит к концу.
Источник: The Conversation
