Вымышленные миры Банана Ёсимото зависают между сном и пробуждением, страхом и мечтой, одиночеством и «разрозненностью людей». Её дебютный роман «Кухня», изданный в 1988 году, был распродан по всему миру миллионным тиражом, и он был положен в основу двух художественных фильмов. С того времени она написала уже более 20 книг для взрослых и детей. Ёсимото сменила своё имя с Махокона на Банана из-за её андрогинных черт и любви к цветам банана. В своих работах она постоянно отрицает мужские и женские стереотипы, выбрав вместо этого свою собственную оценку гендерной двусмысленности. Вот выдержки из её интервью:
В ваших работах присутствует частая смена полов – мужчина превращается в девушку в поезде метро, мальчик носит школьную форму его умершей подруги. Могли бы вы рассказать об интересе к гендеру человека, и почему это так важно в ваших работах?
Мне интересно то, как люди выражают их душу. В том, какие они на самом деле в глубине своей души. Когда я была молодой, у меня были друзья, разбиравшиеся в гендерных проблемах. Они не относили себя к какому-то определенному гендеру, не совсем мужчины, не совсем женщины. Они сталкивались с трудностями, когда пытались выразить себя, поэтому я подумала, что могла бы написать за них… Мне кажется, что состояние, в котором находится сейчас общество – эфемерно; это лишь отблески того, кем могли бы быть люди, их возможностей, поэтому я пытаюсь сосредоточиться на душе человека, нежели на его внешнем виде.
Вы говорили, что одна из главных тем в ваших рассказах – это усталость современной японской молодежи, и вы часто пытаетесь понять проблему поколений в вашей стране – как это связано с идеей смерти, воплощенной в японской культуре, и есть ли эта связь вообще?
В традиционной японской культуре смерть являлась личным и близким событием. Люди умирали дома, поэтому вы могли бы видеть смерть ваших родственников, и знали бы, из-за чего они погибли. Теперь все совершенно по-другому. Можно сказать, что смерть скрывают. Люди действительно не знают, как это произошло. Но это не меняет того факта, что, когда кто-то теряет своего любимого человека, они проходят через болезненный опыт, и молодое поколение потеряло способность передавать этот опыт…Я пишу даже не о самой смерти, а о скорби и потере людей. Во всем мире это одинаково, но не в Японии.
Вы много пишете о самоубийствах. За последний год в Японии ежедневно в среднем около 70 человек совершали самоубийство. Как эта статистика соотносится с вашим повествованием?
Нынешнее влияние общества и чувство потери, которое испытывают люди, настолько сильны, что будь я молодой, то уже совершила бы самоубийство. Вот насколько ужасно положение молодежи в современной Японии. Конечно, я не думаю, что могу остановить людей от совершения суицида, но я надеюсь, что если они читают меня, то, возможно, отложат суицид на 10 минут или ночь. Может быть, в этот промежуток времени эти молодые люди увидели бы что-то, чего не видели раньше, например, шанс на новую жизнь.
Одно из ваших главных изысканий – это одиночество. Пришло ли это из-за жизни в большом городе, или это нечто особенное для Японии?
Я считаю, что одиночество всеобще, и каждый испытывает его очень сильно. Однако я скажу, что Япония меняется настолько быстро, что множество людей, неспособных совладать с данными изменениями, оказываются позади. В таких ситуациях, когда люди не могут справиться, одиночество смешивается с какой-то неугомонностью, поэтому убежать становится ещё тяжелее. Этому влиянию подвержены все поколения в Японии, потому что изменения были настолько быстрыми.
Недавно вы утверждали, что боитесь зомби… Как вы считаете, какую роль играет страх в взрослении? Какова роль литературы в борьбе со страхом?
Я думаю, что молодые люди испытывают страх в более легкой форме, более символическом виде, потому что у них нет никаких экономических обязанностей, и они более или менее свободны от страха заболеть или потерять работу. В результате, их отношения со страхом более личные. Мне нравятся фильмы ужасов, особенно итальянские. У меня было много времени, чтобы наблюдать за людьми, и я верю, что люди, прошедшие через ужасный опыт в детстве, те, кто был в состоянии выживания (я в том числе), они позднее будут смотреть на мир так, словно это фильм ужасов. Думаю, если писать о страхе, то это может принести комфорт людям, которые смотрят на мир в таком ключе. И роль литературы во всем этом большая, потому что когда люди читают, они могу убежать от своего взгляда на мир и их ежедневную жизнь. Когда они читают, они защищены.
Что вы думаете об отношениях между политикой и литературой?
Я подхожу к этой проблеме с той же точкой зрения, которую я выразила, говоря о детях, которые буквально выживают и превращаются во взрослых, живущих в фильме ужасов. Представьте, какого ребенку увидеть пьяного отца, вернувшегося с работы – это человек, совершенно отличающийся от отца, которого он знает. Или мать, которую он любит, бьет её. Реальность становится больше, чем фильм ужасов. Также я пытаюсь не писать конкретно о политике, но я считаю, что в моих работах есть определенная идеологическая позиция, которая походит на что-то нереальное, гиперболичное. В моих романах политика появляется скорее как аллегория или сказка. К примеру, в «Озере» я критиковала проблему похищений Северной Кореей, но там не написано об этом прямо.
Беря во внимание современную обстановку в Японии, считаете ли вы, что писатели должны стать более политически открытыми?
В японском обществе тяжело писать о политике. Если бы я прямо написала о поддержке какой-либо политической идеи или политической группы, тогда лидер этой группы пришел бы ко мне, начал бы вести диалог со мной и задавать мне вопросы. И это никогда не прекратилось бы. У меня не было бы времени думать о моих романах или писать их, и я немного этого боюсь. Если бы у меня появилась даже небольшая связь с политической группой, мне бы пришлось работать на них, писать для них – вот как это работает в Японии. У меня не было бы больше свободы творчества.
Недавно в японском парламенте было предложение внести поправки в 9 статью — мирный раздел конституции, что означает, что у Японии впервые после Второй мировой войны появится возможность посылать войска за границу. Что вы думаете об этом?
Лично я думаю, что Статья №9 великолепна, и она была одной из немногих вещей, которые Япония ценила после войны. Но я чувствую, что обстоятельства сейчас немного другие, возможно, даже хуже, чем я думала раньше.
Считаете ли вы, что большинство японцев согласны с вами в том, что быть пацифистом больше не роскошь?
Как вы сказали, у нас больше нет такой роскоши. Если мы хотим мира, мы должны начать больше заботиться о ситуации вокруг нас. Мы должны начать думать о сохранении своего индивидуального мира внутри себя. Это не так очевидно, но Япония сейчас находится в кризисе, как изнутри, так и снаружи, так что нет способа избежать некоторых жертв. Как писатель я рада, что я могу видеть эти изменения. Тот факт, что молодые люди собираются перед зданием парламента в знак протеста, это действительно хорошо. Это намного лучше, чем ничего не делать, хотя я думаю, что они немного припозднились. Это заставило меня подумать о том времени, когда я была в Аргентине. Там я встретила очень много родителей, чьи дети пошли в политический протест и не вернулись. В Японии молодые люди ходят на протесты, а затем пишут в твиттере о том, куда они пошли на ужин после этого. Так что у нас есть свобода слова, которая является драгоценной.
Вы сказали, что вы живете лениво и медленно. В такой стране, как Япония, где скорость и техника стали новыми богами, как же вам удалось это сделать?
У меня получается жить так размерено, лишь прилагая очень много усилий.
Источник: The Hindu
